Павел Коган родился 4 июля 1918 года в Киеве.
78 лет назад, "в солнечный осенний день 1937 года" написана "Бригантина".
24 сентября 1942 года, 73 года назад, боевые товарищи простились с Павлом Коганом, лейтенантом разведгруппы, который погиб накануне на сопке Сахарная под Новороссийском.
Видео - "Хорнблауэр", музыка - "Бригантина", "Песни нашего века". Стихи Павла Когана, музыка Георгия Лепского.
* * *
Слово
,,бригантина,, происходит от ,,brigand, - ,,пират, разбойник,, так
называли легкие пиратские суда. Позднее тип судна сменился, а название
осталось прежним. В XVII-XVIII веках бригантина несла прямые паруса на
обеих мачтах, и равное хождение имели термины ,,бригантина,, и ,,бриг,,
(как сокращение от первого). В XVIII веке бригантины применялись в
военных флотах как посыльные и разведывательные корабли
Стихи Павла Когана Музыка Георгия Лепского
Cm Fm Надоело говорить, и спорить, Eb И любить усталые глаза... G7 Fm Cm В флибустьерском дальнем синем море G7 Cm Бригантина поднимает паруса... G7 Fm Cm В флибустьерском дальнем синем море G7 Cm Бригантина поднимает паруса...
Капитан, обветренный, как скалы,
Вышел в море, не дождавшись дня... /не дождавшись нас.../
На прощанье подымай бокалы
Золотого терпкого вина.
Пьем за яростных, за непокорных, /за непохожих/
За презревших грошевой уют.
Вьется по ветру веселый Роджер,
Люди Флинта песенку поют. /Люди Флинта гимн морям поют/
Так прощаемся мы с серебристою,
Самою заветною мечтой,
Флибустьеры и авантюристы
По крови, упругой и густой.
И в беде, и в радости, и в горе
Только чуточку прищурь глаза.
В флибустьерском дальнем синем море /И ты увидишь, как в дальнем синем море/
Бригантина подымает паруса.
Вьется по ветру веселый Роджер,
Люди Флинта песенку поют, /Люди Флинта гимн морям поют/
И, звеня бокалами, мы тоже
Запеваем песенку свою.
Надоело говорить и спорить,
И любить усталые глаза... /Надрывать до хрипа голоса./
В флибустьерском дальнем синем море
Бригантина подымает паруса...
* * *
ЗА ЯРОСТНЫХ, ЗА НЕПОКОРНЫХ... История песни: "Бригантина"
Печальной памяти 1937 год. По стране вовсю
гремят показательные процессы над партийными и военными деятелями,
объявленными "врагами народа". Маховик репрессий набирает обороты.
Советским людям трудно пока осознать происходящее – но в них прочно
начинают вселяться страх и недоверие. Народ переходит на шёпот, учится
молчанию...
Казалось бы, время совсем не подходящее для настоящих, внутренне свободных поэтов, музыкантов, художников. И тем не менее...
"Перед войной по Москве бродило множество молодых поэтов, – вспоминал
о тех годах поэт Давид Самойлов. – Мало кто из них успел тогда
напечататься, но московское студенчество – аудитория строгая и живая –
знало их хорошо".
А студенчеству (не только московскому) во все времена была необходима
атмосфера молодёжной компании, в которой можно было свободно обсуждать
свои проблемы, вступать в дискуссии по наболевшим вопросам.
И такие студенческие компании, своеобразные сообщества творческой
молодёжи возникали даже в этот довольно мрачный период нашей истории.
Был в предвоенной Москве такой гуманитарный вуз – Институт философии,
литературы и истории (ИФЛИ), созданный на базе факультета истории и
философии МГУ. В этом институте учились такие известные впоследствии
поэты, как Борис Слуцкий, Семён Гудзенко, Сергей Наровчатов, Юрий
Левитанский, вышеупомянутый Давид Самойлов...
В то же время в Литературном институте имени Горького на семинаре,
которым руководил Илья Сельвинский, занимались Александр Яшин, Михаил
Кульчицкий, Евгений Агранович, Михаил Львовский.
Особо выделялся из этой группы молодых поэтов Павел Коган – студент ИФЛИ, посещавший параллельно семинар Сельвинского.
В первой половине тридцатых годов часть домов посёлка сдавалась в
аренду. И однажды в соседний с когановским дом въехала еще одна семья,
приехавшая из Барнаула. И был в этой семье мальчик по имени Жора
Лепский, очень любивший рисовать, а также на слух, без знания нотной
грамоты, играть на фортепиано.
Ребята быстро подружились, несмотря на то, что Павел был на год
старше Георгия. И однажды, когда Коган уже был студентом-первокурсником,
а Лепский ещё заканчивал среднюю школу, им вдруг пришла в голову идея
сочинить песню – о дальних морях, путешествиях, о людях сильных духом.
Что их вдохновило? Может быть, только что прошедшие с триумфом в
кинотеатрах страны экранизации "Детей капитана Гранта" и "Острова
сокровищ" – классических приключенческих романов? А может, ощущение
внутренней свободы – вступая во взрослую жизнь, обозначить себя как
личность?
Вот как вспоминал этот день пятьдесят лет спустя, в 1987 году сам Георгий Лепский:
"Меня часто спрашивают: как создавалась "Бригантина"? Просто
создавалась: два паренька, почти мальчишки, солнечная комната, старый
рояль... Не думалось нам с Павлом Коганом, когда мы строили нашу
"Бригантину", что ее плавание будет столь длинным. Да, она плывёт — и
паруса ее не поникли, хотя прошло 50 лет.
В тот солнечный осенний день 1937 года Павел зашел ко мне, как
заходил частенько, ведь жили мы совсем близко и дружили уже три года.
Безудержный фантазёр и мечтатель, забияка и атаман! Его облик поразил
меня, может быть, по контрасту, какой-то стремительной мужественностью,
резкой решительностью. Но более всего он был поэтом и романтиком,
видящим жизнь возвышенно и взволнованно.
Мы быстро подружились, виделись почти ежедневно. И вот этот осенний
солнечный день в моей комнате. Читали стихи, курили (Павел трубку), я
что-то наигрывал на рояле. Не помню, кому из нас пришло на ум песню
сочинить, но мы сразу принялись за дело: Павел присел за стол и через
несколько минут показал мне первое четверостишие: "Надоело говорить, и
спорить, и любить усталые глаза... в флибустьерском дальнем синем море
бригантина поднимает паруса".
Я никогда прежде не сочинял музыку да и ноты как следует записать не
умел, играл по слуху. Тем не менее я храбро взял бумажку с текстом и сел
за рояль, а Павел пошёл в соседнюю комнату дописывать стихи.
Тем временем я импровизировал мелодию. Сначала пришла музыкальная
фраза на последние две строчки, а потом придумалось и начало куплета.
Кажется, не прошло и двух часов, rак "Бригантина" была готова к "спуску
на воду".
Откровенно говоря, авторы остались довольны своим произведением. Понравилось оно и
нашим друзьям".
А один из этих друзей – студент Литинститута Евгений Агранович, часто бывавший у Когана, – даже внёс свою редакторскую лепту.
Надоело говорить, и спорить,
И любить усталые глаза...
В флибустьерском дальнем море
Бригантина поднимает паруса...
Тогда Агранович предложил, чтобы все строки были одного размера, добавить в текст одно слово. Получилось:
В флибустьерском дальнем синем море
Бригантина поднимает паруса...
А вот как Евгений Данилович Агранович, сам написавший впоследствии
много песен, ставших подлинно народными (таких, как "Я в весеннем лесу
пил берёзовый сок", "Пыль" на стихи Киплинга, песню из фильма
"Офицеры"), объясняет побудительный порыв возникновения "Бригантины":
"Итак, зачем первые строки "Бригантины" и как возникли? А не будь их,
прожила бы песня столько лет? Уверен, для Павла первый куплет не был
чем-то выношенным и обдуманным. Поэт просто выплеснул, что томило душу,
без объяснений:
Надоело говорить и спорить,
И любить усталые глаза...
Увлекательные многочасовые споры школяров и первокурсников,
глобальные, глубокие, важнейшие (как мне казалось), некую потребность
души наркотически утоляли, но насытить не могли. Оставляли они после
себя тревожную пустоту, мертвую надуманность. Догмы казенной философии и
щелки не оставляли для вольного воздуха мнений и поисков правды. Все
были стопроцентно ортодоксальны, уже знали – шаг вправо-влево – пуля.
Всех ошеломили чудовищные процессы 1937–38 годов, гибель многих кумиров
молодёжи. Говорить и спорить бесполезно и смертельно опасно.
А что это – "любить усталые глаза"? Любовь безрадостная, неразделенная... И неотпустимая – ни обнять, ни бросить.
Нет поэту опоры ни в любви, ни в шумной ватаге спорщиков. Душа
устремилась в дальнее и давнее море, под рваные паруса флибустьерской
бригантины.
Хорошо, юношеская романтика, сказка, мечта... Но почему спасаться
надо в чужой, насквозь книжной, такой выдуманной легенде? Разве ничего
нет ближе, родней, теплей? Вот "в далёкий край товарищ улетает" – лётчик
Долматовского и Богословского. "Любимый город может спать спокойно..." А
героика гражданской войны, пронизавшая всю литературу, музыку?
Мы, цвет комсомола, "закалённая сталь" Павла Корчагина, нам ли пить
за яростных, непохожих (на кого?) золотое терпкое вино?.. Оказывается, в
самой глубине души, куда и не заглядываешь на лекциях и диспутах, мы –
флибустьеры и авантюристы... Ужасное недоверие к нашей душной казённой
идеологии мы скрывали даже от себя. <...> Величие, пафос... Но
теплее была удаль, свобода "Бригантины" с капитаном, обветренным, как
скалы".
Георгий Лепский вскоре написал еще несколько песен – на стихи того же
Павла Когана и его друзей: Сергея Наровчатова, Давида Самойлова,
Евгения Аграновича. Потом, в 1939 году, поступил в Московский институт
прикладного искусства (был тогда и такой!). Но прямо с первого курса был
мобилизован в армию. А ещё через два года началась Великая
Отечественная война, которую Лепский встретил солдатом срочной службы.
Павел Коган, хотя и имел "бронь" по состоянию здоровья, ушёл
добровольцем на фронт, стал военным переводчиком, дослужился до звания
лейтенанта. В 1942 году вблизи сопки Сахарная Голова под Новороссийском
разведотряд, возглавляемый Коганом, попал в окружение, а сам Павел погиб
в перестрелке. Было ему 24 года...
Георгий Лепский вернулся с войны живым в звании младшего сержанта.
Демобилизовавшись в 1946-м, он поступил в Московский государственный
педагогический институт на художественно-графический факультет.
"Там еще не было ни Визбора, ни Якушевой, звание "Московский поющий"
МГПИ получил несколько позже, – вспоминал Георгий Соломонович многие
годы спустя. – Однако первую свою песню на собственные слова я написал,
когда был студентом <...> И с тех пор я не прекращаю от случая к
случаю сочинять песни".
Окончив МГПИ в 1950 году, Лепский работал учителем рисования и
черчения в школе, преподавал изобразительное искусство в МГПИ на
факультете начальных классов, позднее являлся научным сотрудником
Института художественного воспитания.
И, конечно, авторы не могли предположить, что их "Бригантину"
написанную изначально для узкого круга единомышленников, и некоторое
время не выходившую за пределы этого самого круга, подхватят в ИФЛИ,
затем в МГУ, а спустя десятилетия ее будут распевать во многих вузах как
народную, она станет передаваться из уст в уста – причём в прямом
смысле! (Магнитофонов тогда еще не было.)
Это, впрочем, было уже в пятидесятые годы, когда студенческое
самодеятельное песенное творчество приобрело массовый характер, и было
своеобразной альтернативой песне официальной, тщетно навязываемой
"сверху" в форме "социального заказа". Именно вузы пятидесятых были теми
гнездами, где зарождалось новое явление отечественной культуры,
впоследствии получившее название "авторская", или "бардовская", песня. А
если добавить к этому почти повальное увлечение туризмом в молодёжной
среде тех лет, то становится ясно, почему "Бригантина" пришлась по душе
любителям странствий.
Как у любой песни, "потерявшей авторство" и ставшей частью фольклора,
у "Бригантины" стали появляться новые строки, а иногда даже новые
куплеты. Другие времена нуждались в других эпитетах. И если у Когана
было:
Пьём за яростных,
за непохожих...
то теперь эта строка зазвучала по-другому:
Пьём за яростных,
за непокорных...
"Пьём за яростных, за непокорных, за презревших грошевой уют" – вот в чём дело!
"Бригантина" Павла Когана – это как символ новой дороги,
отправления в путь, неизвестной пока ещё, но уже ясно предчувствуемой
радости", – писал Юрий Визбор в одном из своих репортажей, посвященном
студенческим песням. – В то же время в миллионных тиражах издавались
другие песни, где говорилось: "Все пути открыты молодым..." или "Нам
открыты все шири, все дали..." Жизнь по этим песням казалась гладким
заасфальтированным проспектом, по которому нужно было только пройти. А
ребятам не хотелось открытых кем-то далей. Им хотелось прорубаться в эти
дали своими бульдозерами или повестями, своими топорами или формулами.
Старая "Бригантина", как разводящий, обходила по вечерам институты,
зажигала на берегах костры романтики. Ах, как у этих костров хотелось
всего настоящего: работы, любви, удачи..."
А ещё спустя какое-то время образ когановской бригантины шагнул
далеко за пределы вузовских стен и туристских костров, его использовали
даже во многих официальных эстрадных песнях 1960 – 70-х годов. Вспомним,
например, в исполнении Иосифа Кобзона:
Живём в комарином краю,
И легкой судьбы не хотим.
Мы любим палатку свою –
Родную сестру бригантин...
Или ещё – из фильма "Жили три холостяка":
Уходит бригантина
от причала,
Мои друзья пришли на
торжество...
Да и сама старая добрая "Бригантина" неоднократно стала печататься в
песенниках и тоже была издана миллионным тиражом на пластинке фирмы
"Мелодия" в исполнении певца Юрия Пузырёва. Парадокс был в том, что
пластинка называлась "Песня комсомольская моя", была выпущена к
очередному юбилею (или съезду) комсомола, и "Бригантина" оказалась в
одном ряду с "Гимном демократической молодежи",
"Комсомольцами-добровольцами" и другими официальными песнями, в
противовес которым, собственно, ее запели и полюбили! Вот уж воистину,
"нам не дано предугадать, как слово наше отзовётся"!
А многие исследователи бардовского творчества справедливо считают
"Бригантину" той точкой отсчёта, откуда пошла авторская песня как
самостоятельный жанр. Недаром обе антологии, изданные в последние годы и
составленные соответственно Дмитрием Сухаревым и Роланом Шиповым,
открываются "Бригантиной" – и лишь затем в алфавитном порядке уже
представлено творчество всех авторов.
Если эту гипотезу взять как данность, то осенью этого года будет
своеобразный юбилей, причём двойной: семидесятилетие "Бригантины" и
семидесятилетие отечественной бардовской песни. Жаль, что автор музыки
Георгий Лепский не дожил до этого дня – он умер в 2002 году, в
возрасте 82 лет.
А "Бригантина" жива!
В июле этого года автор этих строк организовывал сборный концерт
бардов на открытой эстраде московского парка "Сокольники". Под конец
участники предложили зрителям (а зрителями в основном были обычные
отдыхающие, задержавшиеся на время послушать песни) спеть всем вместе
"Бригантину". Никто не молчал – подпевали все!
Песня жива! И можно с уверенностью сказать: будет жить!
* * *
Когда «Бригантина» впервые подняла паруса?
24 сентября 1942 года, 70 лет назад, боевые товарищи простились с Павлом Коганом,
лейтенантом разведгруппы, который погиб накануне на сопке Сахарная под
Новороссийском. Его группа, проводя разведку, внезапно наткнулась на
крупную группу гитлеровцев. Павел успел крикнуть товарищам, чтобы
отходили, а сам взялся их прикрывать. Они отошли, а выстрелы его
пистолета вскоре затихли…
Имя Павла Когана в то время не было известно
широкому кругу людей. И только в литературном институте им. Горького
хорошо помнили этого угловатого, сухощавого юношу, который в моменты
споров преображался до неузнаваемости – энергия так и била из него. И
попасться на острый язычок Павла многие начинающие литераторы мечтали
меньше всего. Ибо он так хорошо владел словом, находил такие сравнения,
что коллега тут же понимал, что явно сморозил что-то не то…
Павел
родился 4 июля 1918 года в Киеве, но уже через четыре года его семья
уехала из столицы Украины в Москву, где и прошли его детские и юношеские
годы. Это была эпоха великого подъема и энтузиазма, эпоха борьбы за
скорейшее превращение разрушенной войной страны в цветущую державу. И
юноша «с горящими глазами» хотел увидеть, как поднимается страна, как
люди, не жалея сил, поднимают колхозы, великие стройки, осваивают тайгу.
Еще во время учебы в школе он дважды отправлялся пешком по России, шел
от деревни к городу, от села к хутору, подмечая то, мимо чего многие
пройдут, не обращая внимания.
Он рано начал писать стихи, и первые
его поэтические творения, в чем-то подражательские, наполнены
романтикой будней, стремлением к всеобщей справедливости, к братству
людей, объединенных великой идеей. Чуть позже в его строчках будут все
явственнее читаться другие мотивы: радость юношеского познания жизни,
горечь первой неразделенной любви, поиск своего места в жизни. Но что
больше всего поражало в нем современников – умение минимальным числом
слов выразить всеобщие ощущения.
Писал емко, образно. Вот скажем строки-размышления над будущим:
«Разрыв-травой, травою-повиликой
Мы прорастем по горькой,
по великой,
По нашей кровью политой земле…».
А
еще в его стихах неизменно присутствуют пророческие нотки, ощущение
надвигающейся беды, смертельной схватки с теми, кому коллективизация и
индустриализация 1/6 земного шара становится костью в горле.
Подпочвенный, неясный гуд,
Там подымается эпоха,
И я патроны берегу.
Я крепко берегу их к бою.
Так дай мне мужество в боях,
Ведь если бой, то я с тобою,
Эпоха громная моя.
Опору
и поддержку молодой поэт стремится найти в героических страницах
российской истории, не зря он очень внимательно изучает биографию
блестящего драгуна и поэта Дениса Давыдова, часто соизмеряя свою
готовность к подвигу с судьбой человека, который в горькие минуты,
отложив лиру, взялся за избавление родины от захватчиков. Потом его
кумиром становится Николай Щорс, строки из наброска поэмы которому
приведены выше...
И любить усталые глаза...
В флибустьерском дальнем синем море
Бригантина поднимает паруса...
Когда первый раз слышишь эти строки, кажется, что их написал человек,
умудренный опытом, подводящий итог своей жизни. И это ощущение рождает
строка «И любить усталые глаза». Ну, как могут устать глаза в пору
безмятежной юности? Однако факт остается фактом – когда эти строки
появились в тетрадке, Павлу только-только исполнилось 19 лет. Но еще
более удивительно, что эти стихи переложил на музыку Георгий Лепский,
товарищ Когана, которому было и вовсе 18 лет. Это была первая песня
Лепского, в будущем признанного барда…
Коган торопился жить. В мае
1941 года он отправляется в составе геологической экспедиции в Армению.
Там его и застает 22 июня 1941 года. Павел срочно возвращается в
Москву, но из-за слабого здоровья его отказываются призвать в армию.
Тогда он оканчивает курсы переводчиков, «подтягивая» немецкий язык, и
добивается того, чтобы его отправили на фронт.
А теперь самое
удивительное в этой истории. Павел Коган за время своей короткой жизни
не увидел в печати ни одного стихотворения, подписанного его именем. Они
появились уже гораздо позже, сразу после войны, когда начали
«подсчитывать потери» и решили включить стихи Павла во многие сборники. И
это при том, что песня «Бригантина» уже тогда была очень популярной. Но
считалась «народной»…
Комментариев нет:
Отправить комментарий