30 октября 2017 г.

30 октября 1937 - Крупп Арон Яковлевич ("Арик") и его бардовские песни

Крупп Арон Яковлевич (30 октября 1937 — 25 марта 1971). Родился в Даугавпилсе. В войну жил в эвакуации в Алма-Ате, потом — в Лиепае (Латвия). Окончил Ленинградский институт киноинженеров (1964), по распределению уехал в Минск, работал инженером-оптиком на заводе С.И.Вавилова. Песни начал писать с 1959 г. на свои стихи. Лауреат конкурсов туристской песни I и II Всесоюзных походов молодежи в Бресте (1965) и в Москве (1966). Увлекался горным туризмом и альпинизмом, участвовал в сложных походах по Саянам, Кольскому полуострову, Приполярному Уралу.

А.Крупп был председателем первого минского КСП "Свiцязь".

25 марта 1971 года А.Крупп и восемь его товарищей: Миша Корень, Аня Нехаева, Володя Скакун, Саша Носко, Вадим Казарин, Саша Фабрисенко, Федя Гимеин, Игорь Корнеев погибли под лавиной во время похода в Восточных Саянах.

100 дорог -- Арик Крупп:

Арон Крупп. Песня о песне

Встретились спустя 20 лет. Хорошо сидим. лето 2011. Евгения Гергалова. Evgenia Gergalova:

                       Что ж ты стоишь на тропе,
                       Что ж ты не хочешь идти.
                       Нам надо песню допеть,
                       Нам надо меньше грустить.
                                  (Ю.Визбор.)
   Dm
Наши лыжи у печки стоят,
                  Gm
Оплывает огарок свечи.
                  В
Пляшут тени на лицах ребят
     E7      A7     Dm
И гитара негромко звучит.

Здесь скрестились десятки путей
Разных радостей, встреч и утрат.
Здесь гадают про завтрашний день
По рисункам истрепанных карт.

     D7        Gm
А живем мы, дороги любя.
        C7          F
Нам разлуки - прочитанный том.
   В                  Dm
Ну а песни - в них наша судьба,
       A7              Dm
Наше прошлое, наше "потом".

Нам еще переходы идти,
За туманом гоняться в лесах,
Знать, что в трудностях - радость пути,
Письма-песни с дороги писать.

Все разлукам и песням отдать
И узнать, что есть в радости боль,
В деревянных бывать городах,
На штормовках осаживать соль.

Звездный ковш описал полукруг -
Вот и кончилась песня моя.
Стало сонно и тихо вокруг,
Наши лыжи у печки стоят...

       До апреля 1966

www.bards.ru

rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=3760135

www.bards.ru

Новосибирский фестиваль 1968:

Нарезка кадров из кинохроник Новосибирского фестиваля,

на которых присутствует Арик Крупп. Аудио отсутствует.

***

"Камень и звезды честного барда"

Авторская песня сегодня далеко ушла от лесных полян, окончательно превратившись из социального феномена в культурный. Тысячными тиражами издаются диски, плодятся творческие объединения, бесперебойно работают бард-кафе, все новые и новые авторы с гитарами наперевес штурмуют прославленные площадки. Но, словно в пику всеобщему процветанию, люди, стоявшие у истоков движения КСП, констатируют вырождение жанра. Так ли это? Чтобы разобраться, вернемся к первым кострам — туда, где пел свои песни Арик Крупп.

Арон Яковлевич Крупп родился в 1937 году в Даугавпилсе, в обычной еврейской семье. Его отец был юристом, мама — преподавательницей английского. Круппов не настигла оккупация — они успели эвакуироваться в Среднюю Азию, а после войны семья вернулась в уже советскую Прибалтику. Надо сказать, что власти отнюдь не радовались возвращению недобитой буржуазной интеллигенции. С большим трудом Якову Круппу удалось найти работу в Лиепае, еще недавно называвшейся Либавой. Там семья и поселилась. Арик, окончив школу в 1955 году и стал студентом Ленинградского института киноинженеров. Примерно к тем же годам относится и самая известная из его ранних песен. До сих пор люди удивляются, узнав, что Крупп — автор знаменитой «Сигареты», сразу же легко и непринужденно вписавшейся в лагерно-уличный фольклор, который сейчас принято называть «шансоном».

Шансонье из него, к счастью, не получилось. Впрочем, ведущего инженера тоже, хотя все предпосылки к тому были: на счету Круппа несколько запатентованных изобретений. Его настойчиво упрашивали, почти умоляли заняться наконец карьерой. Крупп с не меньшей настойчивостью ее избегал. Он вообще ничего для себя не «пробивал». Не пошел в аспирантуру. Восемь лет гнездился на общажной койке, хотя мог бы получить квартиру. Мог охмурить любую девушку, но вместо этого трепетно влюблялся в самых недоступных. Патологический бессребреник, Крупп был из тех, про кого говорят: «не умеет жить». Нет, жить Крупп умел, как никто другой. Довольствуясь малым, радовался мгновению, щедро раздаривая себя. Его все любили: он был очень органичен и в песнях, и в общении. Он все делал весело и просто, абсолютно не заботясь, что о нем подумают. От этой дзенской простоты голова шла кругом что у друзей, что у начальства. Никто не знал, на какую полочку его пристроить. Инженер — тогда зачем регулярно сбегает в походы? Альпинист-спасатель? Тогда почему на заводе пашет? Поэт? Но поэты должны состоять в специальных объединениях. Тогда появится имя, можно будет печататься. Единственная повесть Круппа долго пылилась в редакции «Немана». Лишь некоторые из стихов да рассказ «Хадата» вышли при жизни. Для них не находилось идеологически выверенной вывески. А штамповать одинаковые, как болванки, песенки про прелесть таежных строек было тошно.

Самое удивительное, что о тайге и тундре Крупп как раз и писал, почти все его песни — про север, палатки, странствия. Сегодня они кажутся старомодными, молодое поколение отметает их, не вслушиваясь, — и напрасно, ибо ни у кого из именитых основателей бард-движения нет столь ясного ответа на вызов времени. Ни Окуджава, ни Визбор, ни Городницкий не объясняют одной странной вещи, неизбежно всплывающей при мысли о шестидесятничестве: отчего русская интеллигенция бросилась в леса? Не хватало искренней романтики, свободы, собственного подвига? Что ж, оно и верно. Но все же это поверхностные причины при всей их объективности. «Есть десяток звезд над головой»... Для того чтобы создать гениальную бессмертную строчку, иногда достаточно простой творческой честности. Десяток звезд. Ночь, север, и ты один. Один? Вот вам и разгадка. Только там, в странствиях, вдали от давящих городов, человек мог оказаться наедине с собственной душой. Атеистическому поколению, лишенному Б-га, это уединение было необходимо, как кислород. Не будь его, душа оказалась бы утрачена.

«Тундра, ты мысли в слова облекать,
Думать о ближних меня научи».
Что это, как не молитва?

И, как положено в серьезной религиозной практике, подлинность веры проверяется близостью смерти. Для этого нужны горы, ледники, безразличные полярные снега, в которых кто-то ждет помощи. Здесь, на краю гибели, все наносное, ненастоящее, все, чем оброс в суете городов, не видящих неба, отсеивается. Остается правда. Песни — лишь словесный ее оттиск, более или менее точный, своеобразный «побочный эффект» строгой проверки на дорогах, растущий по мере приближения к городам. Когда переживание правды ослабеет (а до нового маршрута еще далеко!), песня поможет его восстановить. Но в хмуром и суетном бетонном мире остаются городские друзья, любимые — те самые ближние, ради которых ты отправился испытывать себя. Ты им нужен, у них тысячи нужд и забот, и без тебя им никак.
...Его рвали на части, как героя «Марсианских хроник». Он должен был принадлежать всем сразу, потому что никого не мог предать, ведь горы предательства не прощают. И петь предатель не имеет права.
Одна из любимых шуток русского «коллективного бессознательного» — жесткая обратная связь слова с судьбой. Крупп принимал ее как данность, даже не пытаясь отделить поэтическую реальность от повседневной. Будучи хорошим инженером, последовательно проверял стихи на собственной шкуре. И, поскольку в творчестве не было места компромиссу, не возникло его и в реальности.

...Тогда, в 70-м, все стало налаживаться. У Круппа появилась семья. Неустроенность, казалось, закончилась: друзья помогли собрать на кооператив. Туристская тематика отошла на второй план, уступая место глубокой и сильной философской лирике. Созревшая душа наконец обрела собственный неповторимый голос. Круппу тридцать три — возраст, когда мужчина из ученика и воина становится хозяином земли.
...Он погиб под лавиной 25 марта 71 года в тренировочном походе у перевала Пихтовый, в Саянах.

Возле деревни Новый Свержень, на высоком, поросшем соснами берегу Немана, там, где так любили собираться походники, «лесные» друзья Круппа установили памятник: сами перевезли серый трехметровый валун, обтесали. Так и прозвали его — Арькин камень. «Ну что, поехали к камню?» Каждую неделю здесь проходили слеты, пока летом 73-го восемь пуль не прочертили мемориальную доску. А еще через полтора года камень был взорван по требованию родичей белорусского письменника Якуба Коласа, безмерно возмущенных тем, что в их родной вотчине поставлен памятник «какому-то сионисту с его сионистскими песнями». Так после смерти Круппу приклеили ярлык, тяжесть которого легла на плечи жены Нади, сменившей вполне нейтральную армянскую фамилию Мнацаканова на еврейскую. Созданный ею клуб авторской песни «Криница» прошел через административную травлю и в конце концов был уничтожен как рассадник антисоветчины.

…Когда Дине, приемной дочери Круппа, пришло время получать паспорт, она не задумывалась, какую фамилию взять. Мать пыталась ее предостеречь: — А знаешь ли ты, что такое антисемитизм? Как ты осложнишь себе жизнь? — Я думаю, мама, есть вещи более важные, чем облегчение собственной жизни. ...А потом ветер переменился. Всех разрешили: и бардов, и сионистов. Удалось установить мемориал на Чижовском кладбище в Минске, где похоронен Арик с товарищами. Спустя 25 лет после гибели барда, в 1996 году наконец вышел первый официальный CD-диск с песнями Арика Круппа, а в 2002-ом вышел первый полный сборник всех произведений автора(68 песен, стихи, повесть, воспоминания друзей и близких, более 100 фотографий).
В общем, все кончилось хорошо.
Но кончилось...

/По воспоминаниям вдовы Надежды Крупп, автор М. Гордон, 6 июня 2005 г./